Tempora mutantur et nos mutamur in illis
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
(латинская пословица)
Сегодняшним мамам и папам нелегко уследить за тем, чему и как учат в школе их детей. Порою новости об изменениях в школьных программах воспринимаются, как сводка с поля боя: то Н. Островского отменят, то Татьяну Толстую включат, то Островского возвращают, то вообще каждый учитель сам решает, что «проходить», а что пропустить. Или возьмем, к примеру, историю Отечества. Она создается буквально у нас на глазах – учебники спешно переписываются, и то, что еще вчера считалось правильным, сегодня объявляется политическими издержками.
Учителям тоже приходится нелегко. Ведь раньше один и тот же курс можно было читать всю жизнь, а теперь приходится держать руку на пульсе событий современной жизни. Как сами учителя оценивают изменения в школьных программах? Мы решили побеседовать на эту тему с педагогами московских школ.
Елена Алексеевна Яровая, учитель русского языка и литературы Московской гимназии N1508
В программу по литературе сейчас добавлены очень многие авторы, которых «не проходили» родители современных школьников. Как Вы оцениваете такое изменение? Как его воспринимают дети?
На мой взгляд, в обязательный список добавлено слишком много авторов и произведений. Это при том, что количество часов сокращается!
Кроме того, в школьной программе, особенно в той, по которой занимаются ученики гимназий и лицеев, большее внимание стало уделяться теории литературы. С одной стороны, это, конечно, правильно, мы должны научить ребенка не только читать текст, но и понимать его, анализировать. Но если учесть огромное количество произведений, которые включены сейчас в обязательный список, на хоть сколько-нибудь серьезное литературоведение места просто не остается.
Другой очень важный недостаток гигантского объема – то, что мы «скачем по верхам», и настоящее глубокое изучение порой невозможно. Я уже не в первый раз сталкиваюсь с тем, что старшеклассники из «продвинутых» школ знают, что такое троп и композиция, но не могут ответить на вопрос, кто написал «Героя нашего времени». Получается надстройка без базы.
- Помните, как героиня Барбары Брыльской в фильме «Ирония судьбы» говорила: «Я преподаю русский язык и литературу... Учу детей думать». Как ни банально это звучит, но, пожалуй, литература по нынешним временам – чуть ли не единственный предмет в школьной программе, который учит думать не только на научные темы, но и на жизненно-психологические.
Да, это действительно так. И функции литературы как предмета я бы разграничила на собственно научные и «жизненно-психологические». Научные – это элементарный литературоведческий анализ. Здесь можно говорить с детьми о литературных приемах, композиции, жанрах и т. д. Это наука, которая имеет свои законы, причем, как ни странно, довольно строгие. Ты говоришь, что Софья Фамусова похожа на Элен Куракину? Докажи аргументированно, на примерах из текста, и я с тобой соглашусь. Пусть это будет твое собственное литературоведческое исследование.
Литературное же творчество самого ребенка – вещь совершенно особая. Здесь он может развернуться как раз на жизненно-психологических проблемах, увидеть в произведении нечто глубоко близкое, порассуждать на тему, почему он ненавидит Онегина, написать рассказ, эссе, очерк.
А в школьной программе эти функции перемешаны в одном общем котле. Вот, например, тема сочинения: «Стихотворение Пушкина «Я помню чудное мгновенье» – анализ, восприятие, оценка». Анализ делается по правилам литературоведения, я могу оценить этот анализ по пятибалльной или десятибалльной системе. А можно ли оценить личное восприятие ученика?
Заметим заодно, что, судя по теме, ученик девятого класса должен по ходу дела выставить оценку самому Пушкину.
- Говорят, что восприятие современных детей отличается от восприятия их родителей в детстве. Как на фоне «клипового сознания», когда картина мира складывается из отдельных мозаичных элементов, воспринимаются шедевры классической литературы?
«Клиповое сознание» подростков сейчас модно ругать. Но ведь можно принять это явление как объективный факт и заставить работать это «клиповое сознание» на развитие ученика. Каждый учитель-практик прекрасно знает, что современные школьники по преимуществу визуальщики и кинестетики. Им необходимо посмотреть и потрогать. Раскрасить и подрисовать. И при этом они обязаны сохранить книгу в целости и сохранности для следующих поколений.
Но если текст, с которым приходится иметь дело на уроке или дома, распечатать на листе А4, у детей появляется больше возможностей для манипуляций с этим текстом. Ученик гораздо раскованней чувствует себе, когда он работает со словом не только визуально, но и «трогая» его руками. На полях можно будет писать заголовки или замечания. Яркими разноцветными маркерами обозначить суффиксы причастий или эпитеты, найденные в стихотворении. А, быть может, это будут основные мысли критической статьи или исторические данные, которые необходимо запомнить.
- Возникает ощущение, что при таком богатстве выбора литературных произведений все больше значения имеет личность учителя. Так ли это на самом деле?
Безусловно, на учителя сейчас ложится больше ответственности. Если продолжить метафору о том, что образование – это свет, то учитель – это линза, через которую этот свет проходит. Какова линза – таков и луч света, попадающий на ученика.
На мой взгляд, сократилась дистанция между учителем и учениками. Учитель сошел с пьедестала и стал понимающим другом, советчиком. Когда ко мне в класс заходит мой ученик и говорит: «Мне плохо. Можно, я посижу у вас?», мне жаль, что ему плохо, но я горда тем, что он пришел в трудную минуту ко мне.
Пятнадцать-двадцать лет назад практически невозможно было выразить в ответе или сочинении собственное мнение. Особенно это касалось экзаменационных работ. Сейчас, судя по всему, иметь собственную точку зрения, наоборот, считается хорошим тоном. Легче или труднее работать в условиях плюрализма мнений?
Я, наверное, повторюсь, но для меня самое главное – аргументация своего мнения. Пусть оно будет нестандартным или даже крамольным, но оно должно быть доказано. Сказать с вызовом, что Горький – дурак, и точка, – это не сказать ничего. А этим, к сожалению, грешат не только ученики, но и средства массовой информации.
Учебники, особенно для старших классов, до сих пор не соответствуют изменившимся программам. Как решается эта проблема? Что вообще значит учебник в преподавании литературы? Может быть, он уже изжил себя?
Учебник нужен. Он позволяет контролировать процесс обучения. Однако одним учебником ограничиваться недопустимо. Обязательно должны быть еще какие-то дополнительные источники информации – и не только для учителя, но и для ученика.
Леонид Александрович Кацва, учитель истории московской гимназии N 1543, автор школьных учебников по истории
- Леонид Александрович, как обстоит дело с учебниками по истории? Сразу после перестройки единый государственный учебник просто исчез, и наступил некий «безучебниковый» период, потом наступила переоценка ценностей, и все, что подавалось со знаком «плюс» поменялось на знак «минус» и наоборот. А что теперь?
Сейчас не осталось ни одного курса, по которому существовал бы единый учебник. По некоторым курсам насчитывается около десятка различных учебных пособий. Отличаются они по многим параметрам. И, прежде всего, по объему информации – от максимально сжатого до весьма пространного, гораздо более подробного, чем тот, который был принят двадцать лет назад (как правило, такие подробные учебники предназначены для спецшкол). Изменилось и содержание. Сейчас мы изучаем не историю классовой борьбы, а историю политической жизни, культуры, быта. Больше внимания уделяется личности в истории.
Такой большой выбор учебников имеет свои положительные и отрицательные стороны. Кто, собственно говоря, выбирает, по какому учебнику учить наших детей? В школе сильной и зажиточной это делает учитель или администрация. В школе слабой и бедной никто не выбирает. Какие пособия прислали – по таким и учат. Система распространения учебной литературы остается для меня загадкой. Книги, которые ты не просил и не заказывал, почему-то сыплются на тебя дождем, а то, что нужно, доступно порой только за деньги. В среднем учебник по истории стоит 90-130 рублей. При этом история – далеко не единственный предмет, по которому надо покупать учебники. Если учитель будет настаивать на том, чтобы родители покупали учебники по истории за свои деньги, родители взбунтуются и будут совершенно правы.
В богатстве выбора есть и оборотная сторона. Порой для преподавания выбираются весьма странные учебные пособия по одной весьма прозаической причине – низкая квалификация педагога. Профессия учителя массовая. И, к сожалению, как во всякой массовой профессии, в ней часто встречаются люди не очень профессиональные. К тому же, существует колоссальный дефицит учителей всех специальностей. И случается, что наш предмет преподают люди без профессионального образования – библиотекари, отставные офицеры, переквалифицировавшиеся инженеры, студенты педагогических колледжей. Однажды мне довелось присутствовать на уроке у бывшего офицера с военно-техническим образованием. Я спросил его: «А у вас, собственно, есть профессиональное образование?» Он мне ответил: «У меня есть высшее образование. А любой человек с высшим образованием может быть учителем». Что он говорил своим ученикам на уроке, абсолютно непередаваемо.
И таких случаев довольно много
Отсутствие жесткого, подавляющего контроля – это хорошо, но поскольку свобода – это ответственность, то свобода хороша только тогда, когда ею пользуются квалифицированные люди. Путь к исправлению такой ситуации лежит не через проверки и диктат, а через образование. Мы не будем обсуждать, как добиться того, чтобы в школу перестали приходить неквалифицированные учителя, а квалифицированные – перестали из нее бежать. Совершенно понятно, в какие сферы нас уведет подобное обсуждение.
Есть и еще одна вещь. Как автор учебника я на ней настаиваю. Учебник должен быть подробным и объемным. Чем он объемнее, тем ребенку легче (конечно, до известного предела). И писать учебник надо так, чтобы его можно было читать. Где присутствует чрезмерная краткость, там начинается фрагментарность, и понять ничего невозможно. А раз нельзя понять, значит, можно только вызубрить.
Тогда и возникает страшное слово, которым уже многие годы все (от врачей до методистов и психологов) пугают общественность: слово «перегрузка». Да, дети перегружены. Но они перегружены не потому, что им надо больше прочесть, они перегружены потому, что вынуждены зубрить – по крайней мере, по истории.
Сейчас много говорят о линейной и концентрической системах преподавания истории. Что это такое?
Родители современных школьников учились по так называемой линейной системе обучения. В четвертом классе они «проходили» рассказы по истории СССР, в пятом – древний мир, потом – средние века, и, наконец, в старших классах – новую и новейшую историю. Так было, пока действовал закон об обязательном среднем образовании. Потом этот закон был изменен. По ныне действующему закону, обязательно обучение до девятого класса. Для истории это создало очень большие проблемы. Получалось, что после девятого класса ребенок выйдет из школы, не зная ничего о двадцатом веке. В результате была внедрена система, которая на первый взгляд казалась очень разумной: в первом концентре (с пятого по девятый класс) пройти весь курс истории, а во втором концентре (старшие классы) этот курс повторить. Система внедрялась долго и тяжело. Но к тому моменту, когда она стала господствовать, выяснилось, что она абсолютно несостоятельна, потому что количество часов на изучение истории не увеличилось, а суммарное количество часов в первом концентре уменьшилось. Но главное, «помолодели» курсы: то, что изучалось в 11-м классе, надо изучать в 9-м; то, что изучалось в 9-м – приходится учить в 7-м и т.д. Изучение древнерусской истории в шестом классе сейчас происходит практически на уровне комиксов, текст многих учебников стал еще более примитивным, чем он был двадцать лет назад. Поэтому до сих пор часть школ (особенно гимназий) сопротивляется переходу на концентрическую систему.
Им это удается?
Кому как. Это зависит, во-первых, от упрямства учителя и, во-вторых, и по большей части, от степени свободы администрации. Добавлю, что в условиях Москвы концентры совсем потеряли смысл, ведь года два назад Москва опять перешла на всеобщее среднее образование.
А какой смысл был в отмене закона о всеобуче?
Отмена закона о всеобуче должна была избавить тех школьников, которые не хотят учиться, от этого тяжкого и непосильного труда, а школы – от необходимости тратить время на обучение тех, кого обучить невозможно, вместо того, чтобы обучать обучаемых. Однако мы опять наступили на те же грабли. Ставка на концентры оказалась ставкой на двоечника. Все дети вынуждены были перейти на другую систему обучения из-за тех, кто после девятого класса уходил из школы (т.е., по большей части, самых слабых). В результате внедрения концентрической системы уровень знаний по многим предметам и по истории, прежде всего, очень снизился. Об этом говорят и преподаватели вузов.
Самое главное – ответственных за введение концентрической системы нет. Она родилась где-то в недрах министерства образования, при этом никто не советовался ни с профессиональными историками, ни со школьными учителями.
Ольга Морицовна Хавина, учитель английского языка Московской гимназии N1508
- Ольга Морицовна, мне помнится, в школьных учебниках нашего детства главным персонажем была незабвенная Лена Строгова со своим среднестатистическим и одновременно образцово-показательным семейством. Вымученные тексты вымученно заучивались наизусть, и не имели абсолютно никакого отношения к реальной, живой английской речи.
Похоже, что сегодня ситуация изменилась, учебники стали интересными и красочными, в них гораздо больше живых диалогов, меньше однообразия и занудства. Так ли это на самом деле?
Да, конечно, учебники стали другими, потому что изменилась программа. С такими учебниками работать гораздо легче и приятнее. Но должна сказать, что если учитель не готов работать самостоятельно, тратить кучу времени на подготовку к уроку, искать новые формы взаимодействия с учениками, то такому учителю не поможет никакой учебник.
Изменилось ли, на Ваш взгляд, отношение к изучению иностранных языков за последние 10-15 лет?
Мои родители привели меня когда-то в спецшколу номер 17, потому что считали, что без знания иностранного языка человек не может быть по-настоящему образованным. Эта традиция русской интеллигенции имеет весьма почтенный возраст. Потом в какой-то момент к изучению иностранных языков стали относиться с некоторым презрением как к «отрыжке буржуазного общества», считая русский язык основным средством общения мирового пролетариата. Теперь же изучать иностранный язык стало модно и престижно.
Во многих вузах существует вступительный экзамен по английскому языку. Можно ли действительно выучить язык в рамках средней (неспециализированной) школы или нужно рассчитывать на репетиторов и курсы?
Это нереально. Ни в обычной школе, ни даже – в специализированной. Школа учит по региональной программе. А требования для абитуриентов у каждого вуза свои. В разных вузах на экзаменах спрашивают разное, на разные темы, по-разному спрашивают. Ни одна школа не будет целенаправленно готовить к поступлению в вуз, у нее просто другие задачи.
- Почему-то перед зарубежными школьниками гораздо в меньшей степени стоит так называемый языковой барьер, они не боятся говорить на иностранном языке, пусть даже с ошибками. В нашей же стране большинство взрослых, когда-то изучавших иностранный язык, просто боится говорить на нем. Мне кажется, что во многом этому способствовала система обучения, принятая в наших школах. Изменилась ли ситуация сегодня?
- Языковой барьер – понятие психологическое. Барьер возникает тогда, когда человеку страшно. Он боится не столько сделать ошибку в языке, сколько того, что за этим последует – не возьмут на работу, не поймут в магазине и поэтому не удастся купить что-то подешевле, что будут стыдить и ругать. Если не будет цепочки «ошибка – неприятность», то не будет и языкового барьера. Главное – чтобы у ребенка был стимул изучать иностранный язык, чтобы ему было интересно.
Похоже, что в школе стали все меньше обучать детей и все больше контролировать с помощью самых разнообразных тестов. Что Вы думаете по этому поводу?
Такая тенденция действительно прослеживается. На мой взгляд, особенно любят тесты те учителя, которые сами недостаточно профессиональны. Составить грамматический тест куда проще, чем сорок минут напряженно работать на уроке. В школе все меньше остается талантливых учителей, и это самое грустное.
Анатолий Александрович Щербаков, учитель труда Московской гимназии N1508
Анатолий Александрович, изменилась ли школьная программа по трудовому обучению?
Да, конечно. Она стала более свободной. Раньше нужно было представить готовые работы именно в том варианте, в каком они предусмотрены программой. И чаще всего неуклюжие детские поделки доделывали родители. Теперь же ребенок может продемонстрировать свое собственное изделие. И пусть оно будет выполнено небезупречно, но зато это произведение его собственных рук.
Когда я училась в школе, труд был одним из самых нелюбимых уроков. Мне казалось совершенно бессмысленным шить никому не нужные ситцевые трусики и фартуки. Недошитые и заброшенные в дальний угол, они долго еще напоминали о своем существовании и были немым укором моей совести. После школы я поклялась себе, что никогда в жизни не буду заниматься шитьем, вязанием и прочим рукоделием. И спустя много лет я неожиданно для себя поняла, как это может быть приятно. Пожалуй, не благодаря, а вопреки школьным урокам труда.
А наши мальчики клепали какие-то не менее бессмысленные жестяные совочки. Интересно, куда их девали потом в таких количествах? Может быть, лучше бы мальчиков учили чинить электрические розетки или менять прокладки в текущих кранах, а девочкам показывали, как сделать какие-нибудь простые, но эффектные украшения, игрушки, наряды для кукол, рассказывали о дизайне интерьера.
Что Вы думаете по этому поводу?
Сейчас школьная программа предусматривает ряд занятий, на которых дети учатся основам современного быта. В седьмом классе мальчики уже могут разобраться с прокладкой, набить сальник у вентилей и устранить утечку. Случись дома какая неполадка, мои ученики с ней вполне справятся. Да и девочки стали заниматься более интересными вещами – то «фенечки» плетут из бисера, то какие-то необыкновенные панно из лоскутков сооружают. Мы стараемся заниматься с детьми тем, что действительно важно и может пригодиться им в жизни.
- И еще один момент. Только во взрослом возрасте я оценила, наконец, каким творческим может быть ручной труд, в школе все нужно было делать строго по указанному шаблону. Есть ли место для творчества в современной программе по труду?
- Безусловно, программа стала более гибкой, ее до определенной степени можно варьировать по собственному желанию. Я, например, сам уже давно увлекаюсь ювелирным делом. Ребята узнали об этом, заинтересовались. Директор (правда, это было не в этой школе, а в другой, где я работал прежде) пошел навстречу, и старшеклассники на уроках труда стали учиться этому тонкому ремеслу. Конечно, золота у них не было, мы работали обычно с мельхиором. Из этого металла у них получались очень оригинальные и симпатичные украшения. Представляете, с какой гордостью ребята дарили потом эти украшения своим мамам и девушкам! И мне было приятно – я мог поделиться своим опытом, научить ребят настоящему делу, которое, как знать, возможно, для кого-нибудь станет потом профессией.
А девочки интересуются такими, казалось бы, чисто мужскими делами?
Бывает, заглядывают в кабинет, заходят, расспрашивают. Некоторые тоже хотят приобщиться к работе с деревом, с металлом. В моей практике было несколько случаев, когда по просьбе родителей девочек переводили в мальчишечьи группы, и девчонки с удовольствием занимались вместе с парнями. Такая девчонка в жизни точно не пропадет – и гвоздь забьет, и с краном на кухне справится.
Анатолий Александрович, Вы – учитель с большим педагогическим стажем. Когда Вам было легче работать – тогда или сейчас?
Легче – тогда, а интересней – сейчас.